Глава первая, часть третья§

Одиночество Лины

Одиночество Лины

  • автор: Russell J.T. Dyer

  • переводчик: Elena Kartushina

  • изданный: 2017

  • издатель: A Silent Killdeer

  • isbn: 978-0983185451

  • pages: 295

Где-то в обед отец ребенка все же появился. Отец ребенка Лины, ее друг Мишель Лефарж. Он младше Лины на год, но на пять сантиметров выше ее. Темно-русые волосы и яркие карие глаза. Молодой человек приятной наружности с добрым лицом и мягкой улыбкой—у него есть харизма, и окружающие оценивали ее по достоинству. Было в нем что-то, что заставляло хорошо воспринимать свою жизнь—не бурным восхищением, а как-то уютно и по-доброму, как будто жизнь не была такой уж плохой, и ты в ней чего-то достиг. Ему нравилось это чувство—заставлять других хорошо относиться к себе и к жизни. Однако, когда удовлетворение со стороны других от жизни достигало пика—то есть, его работа была сделана—он сразу же терял интерес и переключался на кого-то другого, кто нуждался в этой поддержке. Забавно, но ему нравилось, что его ценили—но не слишком. И напротив, если он кому-то не нравился, если кто-то вдруг не оценил его натуру по достоинству, его это слишком удручало и огорчало. С некоторой щедростью, эту группу людей он быстро отвергал. Словом, ему, казалось, нравилось подкармливать радостью других, но, если кто-то показывал свою радость от этого, его это мало волновало. Легко представить, что подходящей для него женщиной стала бы та, которая с теплотой принимает его дружбу, без сопротивления, но и без излишнего восхищения в ответ. Лина же была не из таких.

Лине не нравились методы Мишеля. Несмотря на оригинальность, она никогда до конца не верила в искренность его отношения к ней. Возможно, в глубине души она чувствовала—как только он удовлетворит свою потребность заставить ее хорошо относится к жизни, он сразу же ее бросит. Возможно, она не видела себя в том, как видит ее он. Каковы бы ни были ее мотивы, она была с ним полгода. Но за все это время его очарование не тронуло ее. Она не верила в его искренность. Она часто отталкивала его от себя, но не настолько, чтобы он покинул ее. Ей правда нравилось его внимание—но не в той степени, чтобы он был этим удовлетворен. Ей каким-то образом удавалось держать его ровно на такой дистанции, чтобы он от нее не отказался, а, напротив, испытывал тягу к ней, заставляя ее в ответ хорошо относится к жизни, и к нему—в ответ. Она была загадкой, которую ему очень хотелось разгадать. Ее непреклонность и, в целом, ее отношение к нему были не очень, но и нельзя было не жалеть Мишеля—ведь он оказался в плену своего хорошего нрава и своей приятной личности.

«Привет, прелесть. Как ты себя чувствуешь?»—спросил Мишель, входя в палату. Лина его заметила. В ответ она нахмурилась. «Ты прекрасно выглядишь. Многие после операции выглядят страшно, но ты выглядишь прекрасно». Его комментарии ее не утешали. «Конечно. Ты понесла тяжелую потерю. Мне крайне неловко от того, что произошло—потеря ребенка и все такое».

«И все такое?»—в голосе Лины чувствовалось раздражение. Мишель был похож на грустного щенка—с этим вопросом в глазах, не зная, что ответить. «Из-за твоей бездумной езды я потеряла ребенка. Не надо тут блеск на это напылять!». Она была зла, и не боялась показать это ему. Ее даже не заботило, что вновь испеченные родители могут это слышать. Ему не нравилось, что кто-то на него сердился. Это противоречило его мировоззрению. Ему также не нравилось, когда его отчитывали перед незнакомыми людьми.

«Я, уф, сожалею. Но в конце концов это всего лишь авария»,—сказал он, пытаясь ее успокоить. Он радушно улыбнулся молодой паре, которым явно было неловко от этого разговора. Ему же отчаянно хотелось извиниться перед ними и поздравить их с рождением ребенка. Авария произошла по его глупости. Она спрашивала его тогда, в состоянии ли он вести машину. Он ответил, что все в порядке. Ехал он тогда слишком быстро, включил громко музыку, пел и подтанцовывал на сиденье, посматривал на Лину, приглашал ее тоже подвигаться. Она отказывалась. Его это разозлило, и он еще прибавил скорость, вследствие чего машина скатилась в кювет со стороны пассажирского сиденья и врезалась в дерево. У машины была повреждена боковина, но не страшно. Проблема была в том, что, хотя Лина и думала, что пристегнута, ремень держался не плотно. Ремень расстегнулся, от удара Лину выбросило вперед, затем вверх и потом левым боком она налетела на переднюю панель. Травма от удара привела к потере плода.

«Авария!»—сказала она, ее гнев все усиливался. «Ты вел как сумасшедший. Это ж не тарелку разбить. Ты убил мою дочь!».

«Ну да, но…». Ему было трудно подобрать слова, которые могли сгладить его преступление, и он не мог придумать, что могло бы ее утешить. «Но это был всего лишь трёхмесячный зародыш»,—он знал, что это прозвучало бы бездушно. Он подумал, что надо бы сказать что-то типа «ты же все равно не хотела ребенка», но он сомневался, сочтет ли она потерю ребенка решением проблемы. Нет, он ничего не мог сказать, что могло бы смягчить его бездушность. Вместо этого, он вздохнул и сжал губы, силясь нахмуриться. Он посмотрел на нее печальным взглядом в надежде, что она простит его. Она не простила. «Ничего. Тебе нечего сказать»,—заметила она,—«Пожалуй, и мне тебе тоже нечего сказать».

«Ладно. Отдыхай»,—сказал он с теплотой в голосе, надеясь, что этот его тон может смягчить ее. «Может завтра, когда тебя выпишут и ты будешь дома, я мог бы заглянуть к тебе. Можно?»

«Нет, нельзя. Не надо меня навещать», - сказала она резко.

«Что?» - сказал он в некотором недоумении.

«Не надо ко мне приходить»,—объяснила она.

«Послушай, прелесть моя…»,—начал он.

«Не называй меня так»,—резко ответила она.

«Хорошо. Я вижу, ты злишься. Это вполне понятно». В ответ Лина закатила глаза. «Я дам тебе время остыть и позвоню через пару дней».

«Нет! Не надо мне звонить».

«Но…»

«Нет».

Он сжал губы, сделал глубоких вдох и еще сильнее выдох. Медленно кивнул в знак одобрения. Он нагнулся, чтоб поцеловать её в щеку на прощание. Она вытянула ладонь, останавливая его. Пожал плечами, и, с грустью, направился к выходу, снова взглянул на соседнюю пару с извиняющейся улыбкой, когда проходил мимо их. Те помолчали минуту, затем муж соседки что-то сказал про карточку, прикрепленную к одному букету цветов для мамы. Они еще о чем-то поговорили, делая вид, что ничего не слышали.