Глава первая, часть четвёртая§
Одиночество Лины
автор: Russell J.T. Dyer
переводчик: Elena Kartushina
изданный: 2017
издатель: A Silent Killdeer
isbn: 978-0983185451
pages: 295
В это же воскресенье, во второй половине дня, когда этот изнурительный скучный день, проведенный практически в одиночестве, когда Лина пыталась не слушать и не встречаться глазами с соседями по палате, когда те включали телевизор—она терпеть не могла абсурдные телешоу, которые они смотрели, а им, казалось, совсем не хотелось смотреть Си-Эн-Эн—пришла мама Лины. Она не очень-то была рада видеть ее, но, после утренней толпы посетителей к соседям по палате, еще один посетитель не мог на радовать.
«Привет, милая. Как ты себя чувствуешь?»—мама спросила таким тоном, что, казалось, не была искренне заинтересована узнать ответ. Она уже привыкла, что Лина никогда искренне не отвечает на подобного рода вопросы. На вопрос «как дела?» она всегда отвечала «хорошо». Пока Лина пыталась откашляться и очистить горло, чтоб заговорить—она ни с кем не разговаривала с тех пор, как ушел Мишель, даже с медсестрами, обходившись только кивками и негромкими звуками—мама сказала, что она приходила вчера вечером, но Лина спала. Лина поняла, что маме нужна похвала за это посещение.
«Тебя только привезли после операции. Я долго сидела с тобой, но мне все же надо было вернуться домой, чтобы отдохнуть и приготовить воскресный обед», — объяснила мама, чтобы оправдать себя, почему она опоздала и почему ее до сих пор не было.
Лина кивнула, одобряя ее решение уйти, и сказала: «Все хорошо, я сама справлюсь».
«Почему ты не сказала мне, что беременна?»—мама прошептала, чтобы никто не слышал. Хотя, кто мог услышать? Новоиспеченные родители час как ушли домой холить и лелеять свое чадо—так представлялось Лине, ведь все родители так поступают. Она завидовала этому ребенку.
«Срок был небольшой—чуть больше трех месяцев»,—Лина объяснила с некоторым раздражением в голосе. «Я ждала, когда срок будет больше». Она и правда планировала сказать маме в тот день, когда приехала бы к ней на обед, но авария помешала.
«Ну ты могла бы и пораньше сказать. Мне пришлось выяснять у врача вчера здесь»,—сказала мама, чувствуя себя уязвленной. Лина не стала извиняться. «А почему они поместили тебя в послеродовую палату?»
«Не знаю. Больница была переполнена, когда меня сюда привезли»,—ответила Лина несколько резко.
Этот тон не понравился маме. «Ты не знаешь, кто это был—мальчик или девочка?»—спросила она.
«Не знаю. Какая разница?»—сказала Лина, еще больше раздражаясь. На самом деле, она знала. Это была девочка—пару недель назад ей сказал доктор на УЗИ. Лина злилась, зная наперед, что мама не одобрит ее решения забеременеть, будучи не замужем—именно поэтому она и не говорила ей. Ей не хотелось подвергать критике со стороны мамы себя и своего ребенка раньше, чем следовало. Она вдруг подумала, что ее ребенок никому не причинил вреда, и уже никогда не причинит.
Маму задело, что дочь раздражают ее вопросы, но она старалась не подать виду и сказала: «Мне жалко, что так вышло с ребенком, но по крайней мере это разрешило ситуацию». Она ждала, что Лина согласится. На этом этапе своей жизни Лина не хотела ребенка. Ей было двадцать восемь лет, и пока ее материнские инстинкты в ней спали. Хотя до беременности она не хотела ребенка, ей все же не хотелось потакать матери и соглашаться с ней. Она не хотела видеть в этом ужасном происшествии что-то хорошее.
«Когда тебя отпустят домой? Они сказали?»—спросила мама, посматривая на часы. Визит перестал ей нравится.
vЛина ответила: «Завтра утром. Около десяти». Она соврала. Возможно, ее отпустят раньше. Она соврала, потому что мама могла еще раз прийти в больницу до того, как ее выпустят, а ей хотелось поехать домой одной. Ей не нравилось зависеть от благотворительности других, даже мамы. «Я буду на работе в это время». О том, чтобы отпроситься с работы и забрать дочь из больницы не могло быть и речи. «К тебе никто больше не приходил?»—спросила мама.
«Нет, совсем нет»,—сказала Лина, не желая обсуждать с ней Мишеля
«Совсем никто? Я думала, Мишель придет»,—с неодобрением отметила мама,—«учитывая, что он твой парень и что по его вине ты потеряла ребенка».
«Я не хочу об этом говорить, если ты не против», - сказала Лина в ответ. «Я даже видеть его больше не хочу».
«Это понятно. Не хотелось говорить, но он мне никогда не нравился».
«Уж прям.», - вырвалось у Лины. Она помотала головой, не веря тому, что услышала.
«Мне жаль, но это правда: он мне не нравился». Это было неправдой. Ей нравился Мишель—очень. Они встречались несколько раз. Однажды он пришел на воскресный обед, и был очень любезен с ее мамой—хвалил еду, сказал, что Лина обязана красотой матери и говорил все то, что могло ей понравиться. Даже посуду помог помыть после обеда. Он хвалил отчима Лины за мудрость и восхищался его рассказами о военной службе. Сам факт, что ее отчиму понравился парень, с которым встречается его падчерица, большая редкость. Лине и не понравилось тогда, что Мишель смог понравиться отчиму. С ее точки зрения, завоевать отчима так легко можно было только притворством.
Нет, маме Мишель нравился, и она возлагала большие надежды на их отношения. Такая последовательность событий разочаровывала ее. Она потеряла того, кого считала будущим зятем, с кем было бы приятно проводить воскресные обеды каждую неделю, а вчера еще и узнала, что у нее могла быть внучка. По сути, она притворялась, когда говорила, что Мишель ей якобы никогда не нравился, и что в этой ситуации вообще есть что-то хорошее. Она это говорила, чтобы как-то поддержать Лину, взбодрить ее, но все без толку.
«Мама, ну можно мы не будем о нем говорить?»—воскликнула Лина. Мама не любила, когда Лина называла ее так. Когда Лина была маленькой, она называла ее «мамочка». Затем, лет в восемь-десять, это переросло в «мам». А после того, как Лина окончила окончания университета она вдруг стала называть ее «мама».
«Хорошо, а друзья твои, коллеги по работе чего же?»
«Что чего же?» - спросила Лина, не понимая, что мама имеет ввиду.
«Кто-нибудь из них приходили к тебе?»
«Нет. У них своих дел полно». Лина не стала говорить, что между друзьями и коллегами есть разница—ответила за всех сразу. То, что у нее нет друзей, не хотелось обсуждать с мамой.
«Я думала, твой начальник, Роджер Стринжер, хотя бы цветы пришлет. За твою хорошую службу». Мама полагала, что нужно быть преданным начальству, и ей нравилось, когда начальство показывало одобрение этой верности—не просто зарплатой или премиями, но редкими любезностями, типа обеда или поздравления с круглой датой на работе.
«Он в Лондоне. Вчера утром уехал»,- сказала Лина в его защиту. «Я отправила сообщение ему на телефон и еще позвонила в кадры и сказала, что меня не будет несколько дней. Наверно, он скажет что-нибудь, когда вернусь на работу».
«Я думала, он хотя бы цветы пошлет»,—все еще протестовала мама. «Это меньшее, что он может сделать как джентльмен».
«Зачем? »—вскрикнула Лина. Она почувствовала острую боль в животе. Она закрыла глаза на секунду, но быстро открыла их, чтобы не показать маме, что ей больно. «Не нужны мне цветы», - добавила она.
«Тебе плохо, дочь?»—спросила мама. Она все же заметила, что та закрывала глаза от боли.
«Нет, все хорошо. Я просто хочу отдохнуть», - сказала Лина, намекая, что маме пора уходить.
Мама печально кивнула—она знала, что потеряла Лина, и в этот момент поняла, что теряет она. Она понимала, что чувствует Лина, потеряв ребенка, но она также поняла, что Лина все больше удаляется от нее, от ее жизни. Было время, когда Лина сильно любила ее, когда она была ей примером. Когда Лина была маленькой, они бывало шли после школы и разговаривали о том, как прошел день, о том, кто из школьных подруг обидел Лину, как глупо порой поступали учителя, говорили о том, что будет, когда Лина вырастет. Теперь же, хотя всякий раз мама начинала разговор так, чтобы улучшить отношения, она каждый раз понимала, что, каждый раз, помаленьку, теряет Лину. Иногда ее даже охватывала паника—она не знала, что сказать, что сделать, чтобы вернуть свою маленькую девочку, которую она так сильно любит. Чем лучше старалась, тем хуже получалось. Как-то ей показалось, что не стоит стараться, надо просто дать время, и тогда отношения сами наладятся. Но и это не помогло. Ничего не помогало. Она не могла эта исправить. Она не понимала, что она делает не так, потому что она делала все правильно—по крайней мере, она так считала. Она лишь пыталась не показывать Лине, каково это, интуитивно понимая, что признание вины только все ухудшит.
«Ну ладно, милая. Я тоже устала. Выходные были нелегкими, а мне еще твоему отцу надо ужин приготовить». Возможно, мама называла своего мужа «твой отец», показывая, что она сама здесь ни при чем, а не потому, что это отражало истинное положение вещей. Лина вообще сомневалась, называла ли мама его «мой муж».
Лина не называла его отцом. Это был всего лишь человек, за которого мама вышла замуж, когда Лине было двенадцать. Так она его и называла—муж мамы. Чтобы не показывать свою эмоциональную оценку, она нарочно не называла его по имени, когда обращалась к нему. Она и папой его не называла. Лина просто начинала говорить, а его задачей было понять, что она обращается к нему. Иногда он не понимал, что она говорит с ним, но Лину это не беспокоило. Небольшая плата за то, чтобы сохранить эмоциональную дистанцию. Она так и не потеплела к нему, возможно из-за верности отцу, которого она едва помнила, и который не заслуживал этой верности, если учесть, что он никогда не звонил ей, никогда не помогал маме деньгами воспитывать ее.
Лина попрощалась с мамой, и мама ушла, оставив ее одну.
Мама Лины шла по больничному коридору послеродового отделения, заглядывая в палаты, где лежали молодые мамы. Она вспомнила, как сама она, тогда молодая мама, была пациенткой этой же больницы, лежала в этой же палате. Это было почти тридцать лет назад. Лина была самой большой радостью в ее жизни, и самой сильной болью было потерять любовь Лины за столько лет. Ей было страшно думать, что она однажды умрет, так и не померившись с Линой. Внучка могла бы снова дать любовь.
Годами она мечтала, что у Лины появится ребенок, и, она надеялась, девочка, и тогда она уже не сделает ошибок, которые допустила в отношениях с Линой. Она не знала, что сделала не так, но точно бы не сделала этого впредь. Но возможность была упущена—сразу же, как только она о ней узнала. Кто знает, сколько времени пройдет, пока Лина снова забеременеет, если вообще это произойдет. Эта была непереносимая мысль. Она едва успела выйти из больницы прежде, чем расплакаться. Она достала салфетку из сумки и прикрыла ей лицо, чтобы прохожие не видели, что она плачет.